Несколько лет назад я читала мемуары прабабушки одной из жж-юзеров. Если хотите, могу кинуть ссылку.
В какой-то главе о войне прабабушка пишет о соседях по вагону во время эвакуации. У соседей была куча родственников в другом вагоне, хорошая одежда, много ценных продуктов и упитанный, чистый ребенок. Соседи совершенно не обращали внимание на рассказчицу, ее горе и голодного малыша. Соседи были евреями, и рассказчица особенно подчеркивала этот нюанс, несколько раздувая народные стереотипы.
В журнале правнучки начался довольно ожесточенный спор на тему этой заметки.
Я понимаю Ваше возмущение и разделяю его. С другой стороны, мне же кажется, что психология выживания очень отличается от психологии быта.
Я думаю, что Энгелина Борисовна выделила национальность людей в соседнем поезде через столько лет исключительно из-за тяжести этого эпизода. Она ехала в неизвестность, в тесноте, голоде и грязи. Соседи ехали большой коммуной, с запасами и определенным настроем. В условиях выживания и отчаяния люди автоматически разделяют друг друга на "имеющих" и "неимеющих", и это нормально. Дальше человек естественным образом приписывает "имеющим" некие качества, которые "позволили" им оказаться в лучшем положении. Будь соседи русскими, выплыло бы что-то другое.
Что касается запасов в немецком вагоне, то здесь все не так однозначно. В сытой жизни мы таким же образом защищаем и оправдываем наши "крошки хлеба" - продвижение по рабочей лестнице, квартиру, место в садике или школе для своего ребенка, так далее. То есть и в мирное время существует достаточно грызни за выживание, хоть мы и думаем, что во время войны поделились бы последней крошкой хлеба с незнакомым человеком.
Для меня намеренное выделение национальности и раздельное существование на одном вокзале являются частью всех нас, а именно чем-то очень человеческим, глубинным и даже закономерным. Мы можем пытаться отделить себя от Энгелины Борисовны и ее соседей, встать на одну из сторон, облить презрением другую. Но мы не можем уйти от факта, что и это - мы. Посредством ругани и обвинений мы всего лишь оправдываем себя, давным-давно забыв о несчастных людях в вагоне. Оправдываем мысленное "этот китаец/индиец/афро-американец", лихорадочное лопанье подаренной шоколадки в пятилетнем возрасте - чтобы не досталась сестре, промелькнувшее и испуганное "его, не меня".
В записи Энгелины Борисовны меня напрягает не сам текст, а его предположительная цель и выводы.
Я верю, что она довольно точно передала случившийся эпизод. Но я не понимаю, почему она отказалась переосмыслить увиденное и решила навязать этой сцене особый смысл. Ту же самую историю можно было бы рассказать по-другому, расставив другие акценты.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
timeasmymeasure
no subject
Date: 2009-09-09 08:14 am (UTC)Несколько лет назад я читала мемуары прабабушки одной из жж-юзеров. Если хотите, могу кинуть ссылку.
В какой-то главе о войне прабабушка пишет о соседях по вагону во время эвакуации. У соседей была куча родственников в другом вагоне, хорошая одежда, много ценных продуктов и упитанный, чистый ребенок. Соседи совершенно не обращали внимание на рассказчицу, ее горе и голодного малыша. Соседи были евреями, и рассказчица особенно подчеркивала этот нюанс, несколько раздувая народные стереотипы.
В журнале правнучки начался довольно ожесточенный спор на тему этой заметки.
Я понимаю Ваше возмущение и разделяю его. С другой стороны, мне же кажется, что психология выживания очень отличается от психологии быта.
Я думаю, что Энгелина Борисовна выделила национальность людей в соседнем поезде через столько лет исключительно из-за тяжести этого эпизода. Она ехала в неизвестность, в тесноте, голоде и грязи. Соседи ехали большой коммуной, с запасами и определенным настроем. В условиях выживания и отчаяния люди автоматически разделяют друг друга на "имеющих" и "неимеющих", и это нормально. Дальше человек естественным образом приписывает "имеющим" некие качества, которые "позволили" им оказаться в лучшем положении. Будь соседи русскими, выплыло бы что-то другое.
Что касается запасов в немецком вагоне, то здесь все не так однозначно. В сытой жизни мы таким же образом защищаем и оправдываем наши "крошки хлеба" - продвижение по рабочей лестнице, квартиру, место в садике или школе для своего ребенка, так далее. То есть и в мирное время существует достаточно грызни за выживание, хоть мы и думаем, что во время войны поделились бы последней крошкой хлеба с незнакомым человеком.
Для меня намеренное выделение национальности и раздельное существование на одном вокзале являются частью всех нас, а именно чем-то очень человеческим, глубинным и даже закономерным. Мы можем пытаться отделить себя от Энгелины Борисовны и ее соседей, встать на одну из сторон, облить презрением другую. Но мы не можем уйти от факта, что и это - мы. Посредством ругани и обвинений мы всего лишь оправдываем себя, давным-давно забыв о несчастных людях в вагоне. Оправдываем мысленное "этот китаец/индиец/афро-американец", лихорадочное лопанье подаренной шоколадки в пятилетнем возрасте - чтобы не досталась сестре, промелькнувшее и испуганное "его, не меня".
В записи Энгелины Борисовны меня напрягает не сам текст, а его предположительная цель и выводы.
Я верю, что она довольно точно передала случившийся эпизод. Но я не понимаю, почему она отказалась переосмыслить увиденное и решила навязать этой сцене особый смысл. Ту же самую историю можно было бы рассказать по-другому, расставив другие акценты.